Коваль Алена

Родные простыни: «Тряпишный триптих»/тушь, акварель, темпера, акварельная бумага, ткань/

150 см на 58 см/2022

 Родные простыни: «Тряпишный триптих»

I
Моя пелена
Уехала зА море
На синей устричной лодке
В белых песчинках,
Искать кобылиц на заклание.
Солнце-не солнце
Не греет
Кожи в солёной воде.
Груди-не груди,
Как яблочки
Не падают с неба наклонного
На птичие камни
В заливе.
Я словно лодка,
Спеленутой пеночкой пела
В приливе морском,
Ласкала я локоны Герины.
Верю я: незачем голени голые
За море с ветром пускать.
Где-то за небом пелёнушка
Греет кобылу царицыну.
Я же, как устрица белая,
В пене души не найду,
Яблочка неба наклонного…

Урал. Холодно. Ветер. “И в этаких-то местах живут люди”. ” Да. Живут…” Жуют хлеб, хлев чистят, чисто на Пасху у них дОма. ДомА строят, любят… Живут, в общем. Налаживают быт. Пытаются быть. Я мало любила их раньше. А теперь, когда возвращаюсь к ним— мысленно, хочется объять их всех внутренне и прожить за каждого. Кажется, они— те, кто там, живут больше нашего. Мне нравится ездить в экспедиции каждые несколько месяцев, заодно— целовать родственников, целую вечность читать. “Целую, ваша дочь”— и улетать. А потом— вспоминать и проживать. Я люблю, когда говорится с какой-то пьянчужкой посреди деревни— три кола, два двора— и вдруг, в ней, обнаруживаешь что-то такое большое, такое гордое и важное, что мямлишь “угу— ага” (Здравствуйте, годы младенческие!) А сам примеряешь на неё то Соломиту, то Кинфию. Подходит и то, и другое. И то, и другое ей к лицу, хотя, она, конечно, этого не знает и не узнает никогда, что она— не то женщина-город, не то женщина-церковь.

А церкви почти всегда плачут в таких местах. На фоне общей разрухи это понятно— но это не всегда печально. Хорошо, когда рядом с церковью кто-то живет— они тогда тоже живут. Стоят. Даже если люди не обращают никакого внимания и тем более— не ходят туда: “а не подскажете, как пройти к церкви?” “А у нас церковь? Ва-а-а-ась. Ни чë! Спрашивают про церковь. А у нас церковь есть?” (А церковь в километре от них. Просто без маковок. А внутри лики зарастают деревьями). Как только люди уезжают— всё падает. И там уже правда: “а у нас, разве, есть?” Только Васю остаётся позвать.

II.
Любовные устрицы
Бьются о груди
Седой абдерянки
На спелом ураловом севере.
Ей, голубой,
Шихан малахитовый
Грохнулся в ноги
Хрустальные.
Лепит Ураловый ветер
Нину из неба лазурного—
Домом для домны
Раздулась
Нина любовная. В небо
Тянутся косы
Кудрявые.
Скоро Шайтан седобровый
Выйдет из спелого Севера—
Будет свидание Нинино
Терпкой махоркой
Белить.

Вот в Татарском живут— втроем: часовня, собака и женщина, больше никого в деревне нет. Хорошо живут— одной любовью. В Пермятском фольклоре несколько сказок о том, как один и тот же человек трижды рождается и трижды живёт (в третий раз собакой обычно): и не друг за другом эти жизни, а как бы разом, в одной. Вот и у них такая три-одна любовь-жизнь. Она, эта женщина, не захотела представляться— я её назвала Ниной— в честь бабушки. А собака у нее— Ватрушка. Она представилась. В чью честь— догадаться не сложно.

III.
На Кавказ в заброшенный храм везла мало— свеча с Урала была главным грузом. Ходила, пела греческие гимны. В стене нашла маленькое гнездышко. Маленькую жизнь, в общем.
Потом в голове все перемешалось— замёрзший Урал, где никогда Византийцев не было, и Кавказ— где не было никакого снега и никаких прачек (вернее, прачки могли быть, но не тогда, и снег там тоже, конечно, бывает, но я не видела). А уже потом, мысленно, хозяйка дома, у которой за пазухой мы жили, вдруг встала в притвор Сентинского храма и влюбилась. Любить у неё выходило хорошо. Так хорошо, что я сама влюблена в её любовь.

Царьградская прачка
Встала царицей
В Сентинских сенях…
Стояла, милАя—
Просила водки и песен…
Весь ей
Рассыпался муж-царь на спицах—
Спится Соломону на лавке у прачки—
Снится царь-прачка ему:
Прочит
Денег ссудить
На пряники Южного ветра.
Рощи растут перед ними и гнутся
Постелью царь-прачки…
“Будешь
С моей кобылицей—
В город рассветы пускать”—
Сказал Соломон
И рассыпался бусами
В Сентинском притворе
Притворщицей— вышла царица
К замёрзшей реке.
И красные руки
От севера
Стирали рубахи рассветные.

А Урал спеет, и люди на нём живут. Разные. И по-разному живут. Но вспоминать одинаково хорошо…

Биография:

Родилась в 2003-м году на Урале в городе доменных печей— в Нижнем Тагиле. Северная природа и старообрядческая иконопись определили мой путь в творчестве — с детства рисовала бумажное кино, писала стихотворения, занималась волонтерством чтения, ездила в ОЦ Сириус, хотела стать иконописцем. Сейчас занимаюсь современной иконописью, учусь на факультете славянской филологии, исследую древнерусское искусство. Стала финалистом конкурса “Открой свое лукоморье”. Стремлюсь создать на Урале музей современного искусства.